среда, 27 февраля 2008 г.

Ярошенко Николай Александрович (продолжение)

Портрет молодой дамы. Холст, масло. 56х51. Костромской областной музей изобразительных искусств
Студент. 1881 г. Государственная Третьяковская галерея
Заключённый. 1878 г. Государственная Третьяковская галерея
Иерусалим. 1896 г. Кисловодский дом-музей Н.А. Ярошенко
Крестьянская девушка. 1870-е гг. Кисловодский дом-музей Н.А. Ярошенко
Девушки, собирающие цветы. 1880-е гг. Кисловодский дом-музей Н.А. Ярошенко
Кочегар. 1878 г. Холст, масло. 14х89 см. Государственная Третьяковская галерея
Николай Александрович Ярошенко начал показывать свои произведения у передвижников (с четвертой выставки) после окончания Академии художеств, в которой он занимался одновременно с обучением в военной, так называемой Михайловской Академии. Поистине блистательным было его выступление на шестой передвижной выставке, когда он экспонировал четыре портрета и картины «Кочегар» и «Заключенный», привлекшие к себе общее внимание. Первым в русском изобразительном ис-кусстве художник отметил рождение новой категории трудящегося люда — промышленного пролетария. Образ героя картины «Кочегар» им был несомненно списан с натуры. (По долгу службы он руководил штамповочной мастерской Петербургского патронного завода и повседневно общался с рабочими.) Как свидетельствует В. Г. Короленко в очерке «Всеволод Михайлович Гаршин». живописец даже показал реальный прототип своего произведения. «Кочегар» Ярошенко породил появление в русской литературе знаменитого рассказа Гаршина «Художники», где словно бы произошло перевоплощение ярошенковского «кочегара» в образ «глухаря», клепальщика, принимавшего собственной грудью сквозь тонкие стенки котла страшные удары молота, как удары судьбы, падавшие на все его сословие.
Женский портрет. 1883 г. Государственный Русский музей
Портрет молодого человека. 1886 г. Кировский областной художественный музей им. А.М. Горького
Старое и молодое. 1881 г. Государственный Русский музей
Спорт старого поколения с молодым. Эскиз к картине 1881 года. Государственный Русский музей

вторник, 26 февраля 2008 г.

Ярошенко Николай Александрович (продолжение)

Портрет учёного А.Я. Герда. (1831-1888). Холст, масло. 93х70. Кисловодский художественный музей Н.А.Ярошенко
Портрет Г.И. Успенского. 1884 г. Холст, масло. 102,5х78,5. Свердловская картинная галерея
Портрет актрисы П.А. Стрепетовой (?) бумага, акварель. 27х20,6. Кисловодский художественный музей Н.А. Ярошенко
Справка: Стрепетова Полина (Пелагея) Антипьевна (1850-1903), российская актриса. Выступала преимущественно в провинции (с 1865), в 1881-90 в санкт-петербургском Александринском театре. Трагедийное дарование Стрепетовой особенно ярко проявилось в ролях Лизаветы («Горькая судьбина» А. Ф. Писемского) и Катерины («Гроза» А. Н. Островского)

Девочка с куклой. Холст, масло. Кисловодский художественный музей Н.А. Ярошенко
Голова курсистки. Государственная Третьяковская галерея
Кавказ. Тебердинское озеро. 1894 г. Холст, масло 21,5х41,5. Кисловодский художественный музей Н.А. Ярошенко
Утро. Государственная Третьяковская галерея
Кочегар. 1889 г. Государственный Русский музей
Красные камни. Холст, масло. Кисловодский художественный музей Н.А. Ярошенко
В тёплых краях. Государственный Русский музей
Голова старика крестьянина. 1893 г. Астраханская областная картинная галерея
Хор. 1894 г. Холст, масло. Кисловодский художественный музей Н.А. Ярошенко
Девушка крестьянка. 1891 г. Горьковский Государственный художественный музей
Красные камни. 1892 г. Кисловодский художественный музей Н.А. Ярошенко
В вагоне. Начало 1890-х гг. Кисловодский художественный музей Н.А. Ярошенко
Пострелёнок. Государственный музей изобразительных искусств Туркмении

Ф.П. Толстой - иллюстрации к поэме Богдановича "Душенька" (часть вторая)


Воззрел на Душеньку суровыми очами,
И так, как бы ее оставил он навек,
Гневливым голосом, с презором произрек
Строжайшую ей часть, предписанну богами:
"Имей, - сказал он ей, - отныне госпожу,
Отныне будешь ты Венериной рабою,
Отныне не могу делить утех с тобою...
Но злобных сестр твоих я боле накажу".

Дубовый грубый сук, на чем она повисла,
С почтением к ее прекрасной голове
Погнулся так, как прут, изросший в вешни числа,
И здраву Душеньку поставил на траве;
И все тогда суки, на низ влекомы ею,
Иль сами волею своею
Шумели радостно над нею
И, съединяючи концы,
Свивали разны ей венцы.
Один лишь наглый сук за платье зацепился,
И Душенькин покров вверху остановился.
Тогда увидел дол и лес
Другое чудо из чудес!

И весь народ в обмане
Пред Душенькою вдруг колена преклонил.
Жрецы, со множеством курящихся кадил,
Воздев умильно длани,
Просили Душеньку принять народны дани

Сажают Душеньку в особу колесницу,
Запрягши в путь сорок станицу;
А для беседы с ней, как будто ей чета,
Садятся тут же рядом
Четыре фурии, изверженные адом:
Коварство, Ненависть, Хула и Клевета.

Подземна царства темный царь,
Который возле Прозерпины
Дремал с надеждою на слуг,
Смутился тишиною вдруг:
Возвысил вкруг бровей морщины,
Сверкнул блистаньем ярых глаз
Взглянул... начавши речь запнулся,
И с роду первый раз

меж тем прекрасный бог
Подробну ведомость имел со всех дорог,
От всех лесов и гор, где Душенька являлась,
И, сведав, что она,
От всех удалена
В средине гор скрывалась,
Донес богам о том сполна;
Донес, что Душенька была уже черна,
Суха, худа, дурна;
И упросил тогда смягченную Венеру,
Чтоб было наконец дозволено ему
Открыто самому
Явиться к Душеньке в пещеру.

Зефиры видели и свету возвестили,
Что Душеньку Амур издалека узнал
И руку у нее, подшедши, целовал;
Но скоро их из глаз обоих упустили.
Проснувшись Душенька тогда,
Взглянула, ахнула, закрылась от стыда,
Уйти в пещеру торопилась,
И тамо наконец с Амуром изъяснилась,
Неведомо в каких словах;
А только ведомо всему земному кругу
Взаимное от них прощение друг другу
Во всех досадах и винах.

Закон времен творит прекрасный вид худым,
Наружный блеск в очах преходит так, как дым,
Но красоту души ничто не изменяет,
Она единая всегда и всех пленяет".
Слова сии Амур твердя повсюду сам,
Представил грамоту Венере и богам,
А вместе с грамотой и Душеньку представил,
Котору в черноте дурною он не ставил.
Юпитер, покачав,
Разумной головою,
Амуру дал устав,
По силе старых прав,
Чтоб век пленялся он душевной красотою
И Душенька была б всегда его четою.
Сама богиня красоты,
Из жалости тогда иль некакой тщеты,
Как то случается обычно,
Нашла за должно и прилично,
Чтобы ее сноха,
Терпением своим очистясь от греха,
Наружну красоту обратно получила, -
Небесною она росой ее умыла,
И стала Душенька полна, цветна, бела,
Как преж сего была.
Государственная Третьяковская галерея, Бумага, тушь, перо. 1830-1833 гг.

понедельник, 25 февраля 2008 г.

Ярошенко Николай Александрович

Ярошенко Николай Александрович (1846-98), российский живописец. Передвижник. Драматический образ рабочего («Кочегар», 1878), выразительные портреты, жанровые произведения, посвященные революционной интеллигенции («Заключенный», 1878) и тяготам народной жизни («Всюду жизнь», 1888).

На качелях. 1888 г. Государственный Русский музей
Всюду жизнь. 1888 г. Государственная Третьяковская галерея
Ольховская балка (около Кисловодска) 1888 г. Государственный Русский музей
Клухорский перевал. 1882 г. Государственная Третьяковская галерея
Гуниб. Дагестан. 1888 г. Государственная Третьяковская галерея
Гарибальдиец. Холст, масло. 41,5х21. Кисловодский художественный дом-музей Н.А. Ярошенко
Курсистка. 1883 г. Калужский областной художественный музей.
Курсистка. 1883 г. Киевский государственный музей русского искусства
Курсистка. 1880 г. Холст, масло. 85х54. Государственный Русский музей.
Судакская бухта в Крыму. 1882 г. Государственная Третьяковская галерея
Бештау. 1882 г. Кисловодский дом-музей Н.А. Ярошенко

Ф.П. Толстой - иллюстрации к поэме Богдановича "Душенька" (часть первая)

Пленительная сказка, история Амура и Психеи — одно из самых поэтичных созданий греческой мифологии. Эта античная легенда, не раз встречавшаяся в литературе (у Апулея, Лафонтена), была положена в основу поэмы И. Ф. Богдановича «Душенька». Талантливый поэт допушкинской эпохи, Богданович был одним из создателей русской предромантической поэзии. Его поэма, написанная игриво, с мягкой иронией, наполненная множеством жанровых моментов и мотивов русских народных сказок, была чем-то новым в русской поэзии конца XVIII века. У Богдановича учились многие молодые поэты. Его «Душеньку», изданную дважды (1778 г. и 1783 г.), читали еще и в первые десятилетия XIX века. Батюшков в 1816 году писал: «Стихотворная повесть Богдановича— первый и прелестный цветок легкой поэзии на языке нашем, ознаменованный истинным и великим талантом». Позже, когда явился миру Пушкин, поэма Богдановича, конечно, утратила свою новизну. Но «Душенька» обрела вторую жизнь в иллюстрациях Ф. П. Толстого. Это отмечал и один из его современников в своем шутливом экспромте:
Наш Богданович милую поэму написал,
Но Пушкина стихи ее убили;
К ней граф Толстой рисунки начертал,
И «Душеньку» рисунки воскресили.
В художественном мире XIX века граф Федор Петрович Толстой (1783—1873) был личностью значительной и яркой. С детства готовившийся к военной карьере, Федор Толстой окончил Морской корпус и служил во флоте. Тяга к искусству и незаурядные способности привели его в классы Академии художеств. Здесь он пользовался советами О. А. Кипренского, учился у скульптора И. П. Прокофьева.
В 1804 году Ф. Толстой оставил службу, чтобы посвятить себя искусству. Он стал известным медальером, подняв это забытое искусство на большую высоту. Толстой прославил патриотический подвиг русского народа своей знаменитой серией медальонов в память Отечественной войны 1812 года.
Творческие интересы художника были разнообразны. Одновременно он занимался скульптурой, живописью, гравюрой, работал акварелью, был тонким рисовальщиком, мастером очеркового, линейного рисунка.
Человек передовых взглядов, обладавший широким кругозором и высокой культурой, Ф. Толстой всегда был в центре общественной и художественной жизни. В 1826 году он привлекался к суду по делу декабристов, за участие в тайном обществе; долгие годы был он вице-президентом Академии художеств, по его ходатайству в 1858 году был возвращен из ссылки Тарас Шевченко, а на склоне лет он стал свидетелем выхода из Академии будущих передвижников.
На протяжении многих десятилетий в доме Толстого собирались «лучшие умы» XIX века: известные художники, писатели, поэты, музыканты, артисты. Здесь бывали Пушкин, Жуковский, К. Брюллов, Вяземский, Верстовский, Гоголь, декабристы - - братья Муравьевы, Бестужев, Рылеев. Позже — А. Иванов, Федотов, Шевченко, Тургенев, Майков.
Почти весь девятнадцатый век прошел перед глазами Ф. Толстого, но его творчество принадлежит первой половине века. Своим мировосприятием, художественными взглядами и вкусами он обязан эпохе, которая его воспитала. Поэтому в рисунках Ф. Толстого, особенно в его «Душеньке», тонко переплетаются черты классицизма, романтизма и реальной правды. Увлечение античностью было характерно для его времени, искавшего в Древней Греции идеал гармонической красоты и совершенства.
Лист за листом, с мягкой улыбкой художник воссоздает в своих тонких рисунках античную сказку о горестях и радостях прекрасной Душеньки, о печальном наказании за ее пагубное любопытство, о зависти и злобе, коварстве и клевете, существующих в мире, об изменчивости и непостоянстве внешней красоты и о вечном торжестве красоты душевной.
Рисунки к «Душеньке» — лучшее из графических произведений Ф. Толстого. Их трудно назвать иллюстрациями. Они настолько целостны и независимы от текста, что представляются самостоятельным графическим циклом. Мир, воссозданный Ф. Толстым, конечно, не был, да и не мог быть подлинным античным миром. Это была античность, сочиненная художником начала XIX века, знавшего древнюю эпоху по ее эллинистическим образцам, обладавшим большой эрудицией, изысканным вкусом и творческим воображением.
Мир «Душеньки» еще хранит классическую ясность и идеальную красоту античности, но в этом мире уже много интимного, лирического, окрашенного романтическим чувством, в нем появляются элементы жанра, непривычные бытовые ситуации, взятые из самой реальности. Вся серия, состоящая из 62 листов и фронтисписа, была исполнена пером (в 1820—1833 гг.), а позже награвирована самим автором.
Твердой рукой медальера, приученной к четкой выразительности линии силуэта, Толстой создает рисунки, в которых совершенно отсутствует штриховка, образующая светотень. Одними контурами и легким сплетением линий внутри них передана и объемность предметов, и глубина пространства, и ритм движения. Обыкновенное перо становится изысканным и виртуозным в руках мастера. Толщина линии, меняющаяся в зависимости от нажима пера, имеет около пяти градаций, от самой широкой, определяющей передний план, до почти волосяной, едва видимой, уводящей в глубину. Линии, геометрически четкие и прямые, вдруг превращаются в гибкие и плавные, струящиеся и ниспадающие. Образуя определенный ритмический рисунок, эти линии создают на белом листе бумаги тонкое графическое кружево.
Искусством Ф. Толстого-рисовальщика пленялись его современники. В одном из писем Пушкин, говоря об издании своих стихов, писал: «Виньетку бы не худо... Что, если б волшебная кисть Ф. Толстого... кроме Уткина ничей резец не достоин его карандаша».
Мастерство Ф. Толстого очаровывает легкостью и грацией его рисовального языка, богатством и музыкальностью его линейных ритмов, гармоническим совершенством композиции. Рисунки к «Душеньке» вошли в историю искусства, как одно из лучших созданий русской очерковой графики.
Евг. Плотникова

Возможно ль изъявить достойно
Великолепие пиров
У царских греческих дворов,
О коих ты писал толь стройно?
Я только лишь могу сказать,
Что царь любил себя казать,
Иных хвалить, иных тазать,
Поесть, попить и после спать.
А за такое хлебосольство,
И более за добрый нрав,
От всех соседственных держав
Явилося к нему посольство.
Особо же он был отличен из царей
За то, что трех имел прекрасных дочерей

Не в долгом времени пришла к богине весть,
Которую Зефир спешил скорей принесть,
Что бедство Душеньки преходит всяку меру,
Что Душенька уже оставлена от всех
И что вздыхатели, как будто ей в посмех,
От всякой встречи с ней повсюду удалялись,
Или к отцу ее во двор хотя являлись,
Однако в Душеньку уж больше не влюблялись
И к ней не подходили вблизь,
А только издали ей близко поклонялись.
Такой чудес престранный род
Смутил во Греции народ.

Оракул дал ответ в порядочных стихах,
И к ним жрецы-пророки
Прибавили свои для толку строки;
Но тем ответ сей был не мене бестолков,
И слово в слово был таков:
"Супруг для Душеньки, назначенный судьбами,
Есть то чудовище, которо всех язвит,
Смущает области и часто их крушит,
И часто рвет сердца, питаяся слезами,
И страшных стрел колчан имеет на плечах:
Стреляет, ранит, жжет, оковы налагает,
Коль хочет - на земли, коль хочет - в небесах,
И самый Стикс ему путей не преграждает.
Судьбы и боги все, определяя так,
Сыскать его дают особо верный знак:
Царевну пусть везут на самую вершину
Неведомой горы, за тридесять земель,
Куда еще никто не хаживал досель,
И там ее одну оставят на судьбину,
На радость и на скорбь, на жизнь и на кончину".

Тут всяк из них давал стихам различный толк,
И всяк желал притом скорей дойти к покою.
За ними шел сигклит и всяк высокий чин;
Впоследок ехала печальна колесница,
В которой с дочерью сидела мать-царица.
У ног ее стоял серебряный кувшин;
То был плачевный урн, какой старинны греки
Давали в дар, когда прощались с кем навеки.
Отец со ближними у колесницы шел,
Богов прося о всяком благе,
И, предая судьбам расправу царских дел,
Свободно на пути вздыхал при каждом шаге.
Взирая на царя, от всех сторон народ
Толпился близко колесницы,
И каждый до своей границы
С царевной шел в поход.

Но где возьму черты
Представить страх, какой являла вся природа,
Увидев Душеньку в пространстве темноты,
Оставшу без отца, без матери, без рода,
И, словом, вовсе без людей,
Между драконов и зверей?
Тут все что царска дочь от нянюшек слыхала
И что в чудеснейших историях читала,
Представилось ее смущенному уму.

Какая Душеньке явилась тьма чудес!
Сквозь рощу миртовых и пальмовых древес
Великолепные представились чертоги,
Блестящие среди бесчисленных огней,
И всюду розами усыпаны дороги;
Но розы бледный вид являют перед ней
И с неким чувствием ее лобзают ноги.
Порфирные врата, с лица и со сторон,
Сафирные столпы, из яхонта балкон,
Златые купола и стены изумрудны

Меж тем прошла она крыльцовые ступени
И введена была в пространнейшие сени,
Отколь во все края, сквозь множество дверей,
Открылся перед ней
Прекрасный вид аллей,
И рощей, и полей;
И более потом высокие балконы
Открыли царство там и Флоры и Помоны,
Каскады и пруды,
И чудные сады.
Оттуда сорок нимф вели ее в чертоги,
Какие созидать удобны только боги,
И тамо Душеньку, в прохладе от дороги,
В готовую для ней купальню привели.

Нетрудно разуметь, что для ее услуг
Горстями сыпались каменья и жемчуг,
И всяки редкости невидимая сила,
По слову Душеньки, мгновенно приносила;
Иль Душенька тогда лишь только что помнила,
Желаемая вещь пред ней являлась вдруг;
Пленяяся своим прекраснейшим нарядом,
И по стенам пред ней стоят вели

Потом одна из нимф явилась доложить,
Что время ей уже в постеле опочить
При слове "опочить" царевна покраснела
И, как невеста, оробела,
Однако спорить не хотела.
Раздета Душенька; ведут ее в чертог,
И там, как надобно к покою от дорог,
Кладут ее в постель на некоем престоле
И, поклонившись ей, уходят все оттоле.
Не знаемо отколь, тогда явился вдруг
В невидимом лице неведомый супруг.
А если спросят, как невидимый явился, -
Нетрудно отвечать: явился он впотьмах
И был в объятиях, но не был он в очах;
Как дух или колдун он был, но не открылся.

Амуры, наконец, старались изобресть
По вкусу Душеньки, комедии, балеты,
Концерты, оперы, забавны оперетты
И всё, что острый ум удобен произвесть
Государственная Третьяковская галерея, Бумага, тушь, перо. 1830-1833 гг.

Другие работы художника:

Ф.П. Толстой - иллюстрации к поэме Богдановича "Душенька" (часть вторая)

Фёдор Петрович Толстой (продолжение)