Прадед Александра Сергеевича Пушкина, Ганнибал Абрам Петрович, завещал земли на Псковщине, пожалованные императрицей Елизаветой за воинские доблести, трем сынам своим — Исааку, Петру и Осипу.
Земли были обширные: с востока граница проходила у озера Белагуль, с небольшим необитаемым островком, широкой панорамой холмов, покрытых кое-где седыми валунами — эпический, богатырский пейзаж. Эти угодья достались Исааку.
Петру назначены были земли по берегу озера Кучане и село стало называться Петровским. Угодья, правда, не очень удобные, больше леса, да луга заливные. А дальше на запад шли земли Осипа — деда Пушкина по матери. Версты на четыре тянулись они до западной «границы владений дедовских» — вдоль правого берега Сороти и озера Кучане.
На самой границе, верстах всего в полуторах от соседнего Тригорского, когда-то стояли три сосны, «одна поодаль, две другие друг к дружке близко...». Сейчас здесь вновь посаженные молодые сосенки приветливо кивают путнику пушистыми вершинками. Сколько раз, почти ежевечерне, отправляясь к милым соседкам, Пушкин наблюдал эту панораму с темным силуэтом тригорского парка на одном из трех холмов над заливными лугами, среди которых извилистой лентой вьется Сороть, поблескивая в лучах солнца.
Поэт писал в альбом П.А. Осиповой:
Я буду мыслию всегдашней
Бродить Тригорского кругом,
В лугах, у речки, над холмом,
В саду под сенью лип домашней.
Мы узнаем в онегинских строфах быт и портреты обитательниц Тригорского — Осиповых. Нам могут показать и «скамью Онегина», а если углубимся дальше в усадебный парк, то встретимся и с другими героями поэзии Пушкина Пускай погибла «ель-шатер», но неподалеку мы увидим ее младшую сестру, а на опушке, воспетый поэтом дуб-исполин.
Идете вы дальше, постепенно удаляясь от усадьбы и оглядываясь в последний раз на излучину Сороти, на силуэт парка, врезающийся зубцами деревьев в чистое, прозрачное небо и опять слышите голос Пушкина:
Прости, Тригорское, где радость
Меня встречала столько раз!..
Зная короткую, не легкую и трагически оборвавшуюся жизнь поэта, мы с особенной ясностью чувствуем, чем были для него эти поля, холмы, дружеская семья в Тригорском.
Не случайно, в начале мая 1835 года скачет Пушкин из Петербурга в Михайловское, чтобы всего лишь два дня провести в деревне и сказать обитательницам Тригорского: «Господи, как у вас тут хорошо! А там-то, там-то, в Петербурге, какая тоска зачастую душит меня!»
Святогорский монастырь. Купола и шпиль колокольни видны на многие версты окрест.
Там, у алтарной стены Успенского собора скромный мраморный обелиск с лаконичной надписью: «Александр Сергеевич Пушкин».
Поднимаясь по лестнице из нетесанного камня к собору, вы начинаете припоминать печальные, как последнее завещание, строки:
И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне все б хотелось почивать.
По этим же неровным каменным ступеням когда-то поднимался в раздумьи поэт и слагались сами собой строки, которым суждено было стать бессмертными.
А сегодня... Сегодня свет пушкинской поэзии приводит сюда сотни тысяч людей и сглаживаются под их ногами грубые, нетесанные камни этой лестницы, ведущей к вершине холма, на котором стоит белый обелиск, обозначивший место вечного успокоения человека, обладавшего великой, мятежной душой и чувством огромной любви к своей родине.
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями
На потопленные луга.
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года...
В стране, где Сороть голуба,
Подруга зеркальных озер...
Слева у горизонта виднеется Тригорское
А сердце оставляю вам.
Я мыслю: патриарх лесов
Переживёт мой век забвенный
Как пережил он век отцов.
Среблит мороз увянувшее поле.
Проглянет день, как будто поневоле,
И скроется за край окружных гор.