Карл фон Пилоти - «Монахини на страже святыни»

Из журнала «Всемирная Иллюстрация» №991-1888 г.:

Карл фон Пилоти

Талантливый исторический художник Карл фон Пилоти, умерший осенью 1886 года, родился в Мюнхене, 1-го октября н.ст. 1826 года. Первоначальное художественное воспитание он получил от своего отца Фердинанда Пилоти, превосходного рисовальщика, основавшего в сообществе с Лёле большое литографическое ателье, которое принадлежало в своё время к числу лучших заведений подобного рода в Германии. В 1841 году молодой Карл Пилоти поступил в мюнхенскую академию художеств, а после смерти отца, последовавшей в начале 1844 года, принял в своё заведование его ателье. Первой большой работой, порученной ему, была историческая картина по заказу короля баварского Максимилиана II, изображающая присоединение курфюрста баварского Максимилиана I к католической лиге (1609 г.); картина эта была окончена в 1854 году, и в ней сильно сказалось влияние бельгийской школы, отличающейся живостью красок. Но художественная репутация Карла Пилоти была упрочена только в следующем 1855 году картиной «Сени перед трупом Валленштейна», которую купил король Людвиг I для мюнхенской пинакотеки. Пилоти был избран почётным членом академии, а затем – и её профессором. Вскоре за этой картиной последовали другие: «Сражение на Белой горе близ Праги» и «Смерть Валленштейна»; во время путешествия по Италии в 1858 году, художнику пришла вголову мысль изобразить на полотне безумство римских цезарей в лице Нерона, прогуливающегося среди развалин им же самим сожжённого Рима (картина эта находится в национальном музее в Пеште). Дальнейшими выдающимися работами Карла Пилоти следует назвать: «Галилей в Тюрьме» (1864 года), «Колумб открывает Америку» (находится в галерее графа Шака), «Въезд Валленштейна в Егер», «Убиение Цезаря», «Мария Стюарт выслушивает смертный приговор», «Жирондисты», «Дофин Людовик XVII у сапожника Симона» (находится в гамбургской художественной галерее). «Туснельда в триумфальном шествии Германика» (в новой мюнхенской пинакотеке), наконец, «Монахини на страже святыни», помещённая в настоящем № нашего журнала. С 1858 года Пилоти с большим успехом подвизался на поле деятельности профессуры в мюнхенской академии художеств, а в 1874 году, после смерти Каульбаха принял на себя директора этой академии. Из школы Пилоти вышло множество выдающихся немецких художников, каковы Дефреггер, Ленбах, Герман Каульбах, Габриэль Макс, Макарт и мн. др.; заслуги Пилоти, как директора и профессора академии, неисчислимы, и смерть такого деятеля является тяжёлой утратой для немецкого искусства. Карл фон Пилоти скончался 22-го июля (нов. ст.) 1886 года.

Посмотреть на Яндекс.Фотках

История одного монастыря

Эпизод из тридцатилетней войны.

(К картине К. фон Пилоти).

Посреди обширной химзейской равнины, лежащей в южной части Баварии и отделённой широким водным пространством от горного кряжа и оживлённых групп туристов, собирающихся к его подножью, – стоит на острове тихий женский монастырь, сам словно остров мира среди людской суеты. Ветви старых престарых лип скрещиваются над монастырскими стенами; незатейливые рыбацкие хижины разбросаны там и сям по фруктовому саду; каждое утро и каждый вечер над водной поверхностью разносятся звуки колокола призывающегося к молитве благочестивых монахинь, как он призывал их предшественниц слишком за тысячу лет тому назад, в то далёкое время, когда герцоги Тассило основал монастырь: – в те времена вид этой местности не мог сильно отличаться от современного. Само собой разумеется, что леса отодвинулись от берега; но снежные вершины Альп сверкают прежним блеском, по прежнему зеркальная поверхность озера играет блёстками под тенью цветущих фруктовых дерев; на пологом низком берегу лежат выдолбленные из одного древесного ствола челноки, на которых бороздил воды озера ещё человек из периода свайных построек; а главный портал монастырского собора выдвигает свои колонны старо-романского стиля, покоящиеся на страшных львиных головах: – это свидетели эпохи первых германских императоров. Конечно, нынешняя церковь и другие монастырские постройки – не те, что были в ту отдалённую эпоху: многочисленные пожары обратили их в прах и пепел и тихий монастырь, в продолжение своего тысячелетнего существования, пережил рядом с мирными, счастливыми временами, и много тяжких, несчастливых годин. От нашествия гуннов вплоть до тридцатилетней войны и даже позже благочестивые монахини не раз должны были трепетать в душе за судьбу своей обители, видя на берегу озёра неприятельские полчища. Таким образом, аббатисам женского монастыря нередко приходилось выказывать твёрдую решимость и бесстрашие ; и на самом деле у них не было недостатка ни в том, ни в другом. Начиная от Ирменгарды, дочери Людвига Немецкого, – прославившейся своей строгой святостью и оставившей монастырю свою королевскую корону, как головное украшение аббатис во время особо торжественных дней, – идёт длинный ряд набожных настоятельниц, непоколебимо стоявших на своём посту; в смутные времена они являлись защитой для вверенной им паствы и истинным счастьем для крестьян: они обороняли себя самих и всеми силами защищали крестьян против разбойничьих намерений благородных рыцарей, грабивших всю местность вокруг озера; даже более того: – они успешно сопротивлялись архиепископам зальцбурским, которые постоянно обращали свои алчные взоры на монастырь и его богатое имущество.

В тринадцатом столетии монастырь находился уже на высокой степени благоденствия и был в состоянии употребить часть своих средств на украшение церкви скульптурными работами и запрестольными картинами. Его недвижимые имения раскидывались далеко по территории Тироля и Зальцбурга, и когда, в 1467 году, аббатиса Магдалина Агарь (?) назначила день для принесения в порядок ленных отношений, то в монастырь съехались свыше ста ленников, между которыми был герцог Сигизмунд австрийский, и привезли богатые подарки.

Преемнице её, аббатисе Урсуге Пфеффингер, пришлось пережить более худшие временя. После смерти герцога Георна Богатого (1505 г.) в стране разразилась ужасная междоусобная война, и остров должен был ожидать неприятного посещения. Тогда отважная настоятельница приказала укрепить монастырь частоколом и, под руководством своего двоюродного брата Ганзена Герцгеймера, бывшего истинным утешением для благочестивых сестёр, поставила на стенах обители девять орудий. Разумеется, все эти меры предосторожности принимались, главным образом, для морального воздействия на возбуждённых междоусобицей воинов, так как монастырские орудия не могли принести вражескому войску почти никакого вреда. Тем не менее, ожидания монахинь не замедлили осуществиться самым блистательным образом: монастырь не подвергся ни одному нападению, и мир его не был нарушен.

Гораздо худшие времена настали для монастыря в эпоху тридцатилетней войны: страна была обложена непосильными налогами; в 1623 году курфюрст Максимилиан потребовал от одного этого монастыря 5.000 гульденов. У настоятельницы не было возможности собрать такую большую сумму денег, и потому ей пришлось , с сжатым сердцем, отправить в Мюнхен всё монастырское столовое серебро, в виде залога на не доставленные деньги. Затем, хотя война кипела и не в этой местности, для химзей ской равнины наступили ужасные годы нужды и неурожаев, с суровыми зимами и холодными, дождливыми летами; монастырь должен был ежеминутно приходить на помощь к бедствующему населению, освободил своих крестьян от уплаты податей и взноса зернового хлеба в запасные магазины, поддерживал существование множества несчастных беглецов, не имевших никаких средств для пропитания. В это время благородная настоятельница монастыря Магдалина Гайдбухер скорбела не о бремени лежащих на ней обязанностей и не о громадных издержках, а о бедствии, постигшем несчастные народ. – «Господь-Бог да помилует нас и да даст бедным крестьянам вернуться в свои дома!» – писала она в 1634 году в своём дневнике, который она аккуратно вела от самого первого дня своего управления монастырём и до конца его.

Особенно ужасной была для южной Баварии и химзейской равнины последняя треть яростной войны, когда уже сошли со сцены все великие полководцы, как Густав-Адольф, Валленштейн, Бернгард фон Веймар, а вместе с ними исчезли и прежние великие цели, уступив место самому грубому разбою, опустошавшем всю Германию. Не один раз уже монастырь должен был ожидать неприятельского вторжения; число беглецов, приходивших сюда просить защиты и помощи, росло со дня на день; баварские и австрийские войска , оберегавшие от шведов переправу через реку Инн, хозяйничали в стране, ничем не уступая в жестокости врагу. Во всей местности, прилегающей к монастырю, нельзя было найти ни одной лошади, ни одной головы рогатого скота; все крестьянские жилища были выжжены; люди лежали по дорогам, убитые и изувеченные. При таких обстоятельствах нужно было обладать необыкновенным мужеством и безграничным доверием к Богу, чтобы идти во главе устрашённых монахинь против распущенных отрядов неприятеля, как сделала аббатиса Магдалина.

Наконец насупили самые ужасные последние годы войны, когда шведы с ожесточением ринулись ещё раз на оборонительную иннскую линию, и курфюрст Максимилиан увидел, полны йотчаяния, что эта война, – которую он сам фанатически помогал разжечь и которую он один только пережил от начала до конца, – что эта война превратила его цветущую страну в бесплодную, выжженную пустыню. Он должен был спасаться бегством от наступающего врага за австрийскую границу; все города и местечки на пути шведов, за исключением Мюнхена, были опустошены убийствами и огнём. «Невозможно описать», – говорит аббатиса Магдалина, – «до чего дошли бедствия населения. Многие укрывались в лесах, не зная, чем они будут поддерживать своё существование; и люди казались настоящими дикарями, чёрные и истощённые, словно кости их были обтянуты кожей».

Все бежали из своих насиженных мест: каждый укреплённый пункт был окружён толпами несчастного народа, и к монастырскому острову нёсся настоящий поток гостей из духовного звания и княжеских родов. Аббатиса принимала всех их, не взирая на свои собственные тяжкие заботы: она рада была помочь, чем только могла, всем и каждому и сумела доказать в это печальное время, что добрые дела христианского милосердия, творимые благородной женщиной, могут оставить в тени все воинские подвиги полководцев.

Когда. В июне месяце 1648 года, пришло известие, что шведы расположились около Вассербурга, и когда грохот их тяжёлой артиллерии доносился до монастыря беспрерывно днём и ночью, то всех охватило ужасное чувство страха. Теперь все уже казалось потерянным; говорили, что пришёл конец баварской страны. Никто ни на одну минуты не сомневался, что враг перейдёт реку Инн. Монахи из соседнего мужского монастыря и из Баумбурга обратились в бегство; аббатисе Магдалине также настоятельно советовали со всех сторон поступить по премеру монахов и таким образом спасти доверенную ей паству от грозящей опасности. Однако она ни на мгновение не потеряла одушевлявшего её мужества и возражала на все подобные увещания, что она без малейшего колебания отдаёт себя в руки Господа, до сих пор милостиво оберегавшего монастырь от всяких бед. Наиболее робких сестёр она благополучно перевела в Зальцбург, а сама, с семью другими мужественными монахинями, осталась в покинутом всеми монастыре, прося перед алтарём помощи и утешения у всемогущего Господа и Его божественной Матери.

И опасность прошла мимо, не коснувшись монастыря: шведы отступили, обитель осталась целой и невредимой, словно небо решило вознаградить очевидным чудом непоколебимую веру аббатисы в благость Провидения. Так истолкован этот замечательный факт народным преданием, так предстал он и перед творческой фантазией художника, который хотел изобразить в одной большой картине всю скорбь той тяжкой эпохи, всё победоносное величие аббатисы Магдалины, и потому написал на соборной портале эту легендарную сцену.

Искусство имеет на своей стороне громадное преимущество – оно имеет право облекать в поэтический символ то, что история излагает в сухих словах; и все великие художники спешили воспользоваться этим своим правом. Кард фо Пилоти, потрет которого помещён в этом же № нашего журнала, также любил воплощать сухой материала в художественные образы и давать простор творческой фантазии там, где умолкает исторический отчёт. Поэтому-то он всё таки имеет за себя и историческую правду в самом высшем значении этого слова: здесь, на картине Пилоти, аббатиса, во главе своих монахинь, выходит навстречу шведам жаждущим богатой добычи, и с таким величественным жестом гонит их прочь от изображения Матери Божьей, что объятые боязнью грабители отступают назад, не осмеливаясь привести в исполнение задуманных планов разбоя: – так и на самом деле эта энергичная, благочестивая. Святая женщина стоит на заднем плане исполняя возложенные на неё обязанности. Абатисса Магдалина дождалась наконец звуков колокола мира, пролетевших над бедной, растерзанной Германией и исторгнувших слёзы горя и радости из глаз отвыкшего от счастья её населения; она дождалась возвращения на старые места своих подданных и крестьян и видела возникновение их жилищ из груды пепла и обломков. Вскоре затем она тихо скончалась в 1650 году, на семьдесят пятом году жизни, провнедя за это время 60 лет в монастыре и в течении 41-го года исполняя обязанности его настоятельницы. Она по достоинству до сих пор живёт в воспоминаниях потомства. И сила всесокрушающего времени нескоро ещё изгладит её имя из человеческой памяти.