Пленительная сказка, история Амура и Психеи — одно из самых поэтичных созданий греческой мифологии. Эта античная легенда, не раз встречавшаяся в литературе (у Апулея, Лафонтена), была положена в основу поэмы И. Ф. Богдановича «Душенька». Талантливый поэт допушкинской эпохи, Богданович был одним из создателей русской предромантической поэзии. Его поэма, написанная игриво, с мягкой иронией, наполненная множеством жанровых моментов и мотивов русских народных сказок, была чем-то новым в русской поэзии конца XVIII века. У Богдановича учились многие молодые поэты. Его «Душеньку», изданную дважды (1778 г. и 1783 г.), читали еще и в первые десятилетия XIX века. Батюшков в 1816 году писал: «Стихотворная повесть Богдановича— первый и прелестный цветок легкой поэзии на языке нашем, ознаменованный истинным и великим талантом». Позже, когда явился миру Пушкин, поэма Богдановича, конечно, утратила свою новизну. Но «Душенька» обрела вторую жизнь в иллюстрациях Ф. П. Толстого. Это отмечал и один из его современников в своем шутливом экспромте:
Наш Богданович милую поэму написал,
Но Пушкина стихи ее убили;
К ней граф Толстой рисунки начертал,
И «Душеньку» рисунки воскресили.
В художественном мире XIX века граф Федор Петрович Толстой (1783—1873) был личностью значительной и яркой. С детства готовившийся к военной карьере, Федор Толстой окончил Морской корпус и служил во флоте. Тяга к искусству и незаурядные способности привели его в классы Академии художеств. Здесь он пользовался советами О. А. Кипренского, учился у скульптора И. П. Прокофьева.
В 1804 году Ф. Толстой оставил службу, чтобы посвятить себя искусству. Он стал известным медальером, подняв это забытое искусство на большую высоту. Толстой прославил патриотический подвиг русского народа своей знаменитой серией медальонов в память Отечественной войны 1812 года.
Творческие интересы художника были разнообразны. Одновременно он занимался скульптурой, живописью, гравюрой, работал акварелью, был тонким рисовальщиком, мастером очеркового, линейного рисунка.
Человек передовых взглядов, обладавший широким кругозором и высокой культурой, Ф. Толстой всегда был в центре общественной и художественной жизни. В 1826 году он привлекался к суду по делу декабристов, за участие в тайном обществе; долгие годы был он вице-президентом Академии художеств, по его ходатайству в 1858 году был возвращен из ссылки Тарас Шевченко, а на склоне лет он стал свидетелем выхода из Академии будущих передвижников.
На протяжении многих десятилетий в доме Толстого собирались «лучшие умы» XIX века: известные художники, писатели, поэты, музыканты, артисты. Здесь бывали Пушкин, Жуковский, К. Брюллов, Вяземский, Верстовский, Гоголь, декабристы - - братья Муравьевы, Бестужев, Рылеев. Позже — А. Иванов, Федотов, Шевченко, Тургенев, Майков.
Почти весь девятнадцатый век прошел перед глазами Ф. Толстого, но его творчество принадлежит первой половине века. Своим мировосприятием, художественными взглядами и вкусами он обязан эпохе, которая его воспитала. Поэтому в рисунках Ф. Толстого, особенно в его «Душеньке», тонко переплетаются черты классицизма, романтизма и реальной правды. Увлечение античностью было характерно для его времени, искавшего в Древней Греции идеал гармонической красоты и совершенства.
Лист за листом, с мягкой улыбкой художник воссоздает в своих тонких рисунках античную сказку о горестях и радостях прекрасной Душеньки, о печальном наказании за ее пагубное любопытство, о зависти и злобе, коварстве и клевете, существующих в мире, об изменчивости и непостоянстве внешней красоты и о вечном торжестве красоты душевной.
Рисунки к «Душеньке» — лучшее из графических произведений Ф. Толстого. Их трудно назвать иллюстрациями. Они настолько целостны и независимы от текста, что представляются самостоятельным графическим циклом. Мир, воссозданный Ф. Толстым, конечно, не был, да и не мог быть подлинным античным миром. Это была античность, сочиненная художником начала XIX века, знавшего древнюю эпоху по ее эллинистическим образцам, обладавшим большой эрудицией, изысканным вкусом и творческим воображением.
Мир «Душеньки» еще хранит классическую ясность и идеальную красоту античности, но в этом мире уже много интимного, лирического, окрашенного романтическим чувством, в нем появляются элементы жанра, непривычные бытовые ситуации, взятые из самой реальности. Вся серия, состоящая из 62 листов и фронтисписа, была исполнена пером (в 1820—1833 гг.), а позже награвирована самим автором.
Твердой рукой медальера, приученной к четкой выразительности линии силуэта, Толстой создает рисунки, в которых совершенно отсутствует штриховка, образующая светотень. Одними контурами и легким сплетением линий внутри них передана и объемность предметов, и глубина пространства, и ритм движения. Обыкновенное перо становится изысканным и виртуозным в руках мастера. Толщина линии, меняющаяся в зависимости от нажима пера, имеет около пяти градаций, от самой широкой, определяющей передний план, до почти волосяной, едва видимой, уводящей в глубину. Линии, геометрически четкие и прямые, вдруг превращаются в гибкие и плавные, струящиеся и ниспадающие. Образуя определенный ритмический рисунок, эти линии создают на белом листе бумаги тонкое графическое кружево.
Искусством Ф. Толстого-рисовальщика пленялись его современники. В одном из писем Пушкин, говоря об издании своих стихов, писал: «Виньетку бы не худо... Что, если б волшебная кисть Ф. Толстого... кроме Уткина ничей резец не достоин его карандаша».
Мастерство Ф. Толстого очаровывает легкостью и грацией его рисовального языка, богатством и музыкальностью его линейных ритмов, гармоническим совершенством композиции. Рисунки к «Душеньке» вошли в историю искусства, как одно из лучших созданий русской очерковой графики.
Евг. Плотникова
Возможно ль изъявить достойно
Великолепие пиров
У царских греческих дворов,
О коих ты писал толь стройно?
Я только лишь могу сказать,
Что царь любил себя казать,
Иных хвалить, иных тазать,
Поесть, попить и после спать.
А за такое хлебосольство,
И более за добрый нрав,
От всех соседственных держав
Явилося к нему посольство.
Особо же он был отличен из царей
За то, что трех имел прекрасных дочерей
Не в долгом времени пришла к богине весть,
Которую Зефир спешил скорей принесть,
Что бедство Душеньки преходит всяку меру,
Что Душенька уже оставлена от всех
И что вздыхатели, как будто ей в посмех,
От всякой встречи с ней повсюду удалялись,
Или к отцу ее во двор хотя являлись,
Однако в Душеньку уж больше не влюблялись
И к ней не подходили вблизь,
А только издали ей близко поклонялись.
Такой чудес престранный род
Смутил во Греции народ.
Оракул дал ответ в порядочных стихах,
И к ним жрецы-пророки
Прибавили свои для толку строки;
Но тем ответ сей был не мене бестолков,
И слово в слово был таков:
"Супруг для Душеньки, назначенный судьбами,
Есть то чудовище, которо всех язвит,
Смущает области и часто их крушит,
И часто рвет сердца, питаяся слезами,
И страшных стрел колчан имеет на плечах:
Стреляет, ранит, жжет, оковы налагает,
Коль хочет - на земли, коль хочет - в небесах,
И самый Стикс ему путей не преграждает.
Судьбы и боги все, определяя так,
Сыскать его дают особо верный знак:
Царевну пусть везут на самую вершину
Неведомой горы, за тридесять земель,
Куда еще никто не хаживал досель,
И там ее одну оставят на судьбину,
На радость и на скорбь, на жизнь и на кончину".
Тут всяк из них давал стихам различный толк,
И всяк желал притом скорей дойти к покою.
За ними шел сигклит и всяк высокий чин;
Впоследок ехала печальна колесница,
В которой с дочерью сидела мать-царица.
У ног ее стоял серебряный кувшин;
То был плачевный урн, какой старинны греки
Давали в дар, когда прощались с кем навеки.
Отец со ближними у колесницы шел,
Богов прося о всяком благе,
И, предая судьбам расправу царских дел,
Свободно на пути вздыхал при каждом шаге.
Взирая на царя, от всех сторон народ
Толпился близко колесницы,
И каждый до своей границы
С царевной шел в поход.
Но где возьму черты
Представить страх, какой являла вся природа,
Увидев Душеньку в пространстве темноты,
Оставшу без отца, без матери, без рода,
И, словом, вовсе без людей,
Между драконов и зверей?
Тут все что царска дочь от нянюшек слыхала
И что в чудеснейших историях читала,
Представилось ее смущенному уму.
Какая Душеньке явилась тьма чудес!
Сквозь рощу миртовых и пальмовых древес
Великолепные представились чертоги,
Блестящие среди бесчисленных огней,
И всюду розами усыпаны дороги;
Но розы бледный вид являют перед ней
И с неким чувствием ее лобзают ноги.
Порфирные врата, с лица и со сторон,
Сафирные столпы, из яхонта балкон,
Златые купола и стены изумрудны
Меж тем прошла она крыльцовые ступени
И введена была в пространнейшие сени,
Отколь во все края, сквозь множество дверей,
Открылся перед ней
Прекрасный вид аллей,
И рощей, и полей;
И более потом высокие балконы
Открыли царство там и Флоры и Помоны,
Каскады и пруды,
И чудные сады.
Оттуда сорок нимф вели ее в чертоги,
Какие созидать удобны только боги,
И тамо Душеньку, в прохладе от дороги,
В готовую для ней купальню привели.
Нетрудно разуметь, что для ее услуг
Горстями сыпались каменья и жемчуг,
И всяки редкости невидимая сила,
По слову Душеньки, мгновенно приносила;
Иль Душенька тогда лишь только что помнила,
Желаемая вещь пред ней являлась вдруг;
Пленяяся своим прекраснейшим нарядом,
И по стенам пред ней стоят вели
Потом одна из нимф явилась доложить,
Что время ей уже в постеле опочить
При слове "опочить" царевна покраснела
И, как невеста, оробела,
Однако спорить не хотела.
Раздета Душенька; ведут ее в чертог,
И там, как надобно к покою от дорог,
Кладут ее в постель на некоем престоле
И, поклонившись ей, уходят все оттоле.
Не знаемо отколь, тогда явился вдруг
В невидимом лице неведомый супруг.
А если спросят, как невидимый явился, -
Нетрудно отвечать: явился он впотьмах
И был в объятиях, но не был он в очах;
Как дух или колдун он был, но не открылся.
Амуры, наконец, старались изобресть
По вкусу Душеньки, комедии, балеты,
Концерты, оперы, забавны оперетты
И всё, что острый ум удобен произвесть
Государственная Третьяковская галерея, Бумага, тушь, перо. 1830-1833 гг.
Другие работы художника:
На качелях. 1888 г. Государственный Русский музей
Всюду жизнь. 1888 г. Государственная Третьяковская галерея
Ольховская балка (около Кисловодска) 1888 г. Государственный Русский музей
Клухорский перевал. 1882 г. Государственная Третьяковская галерея
Гуниб. Дагестан. 1888 г. Государственная Третьяковская галерея
Гарибальдиец. Холст, масло. 41,5х21. Кисловодский художественный дом-музей Н.А. Ярошенко
Курсистка. 1883 г. Калужский областной художественный музей.
Курсистка. 1883 г. Киевский государственный музей русского искусства
Курсистка. 1880 г. Холст, масло. 85х54. Государственный Русский музей.
Судакская бухта в Крыму. 1882 г. Государственная Третьяковская галерея
Бештау. 1882 г. Кисловодский дом-музей Н.А. Ярошенко
Бечо в Сванетии. 1882 г. Государственная Третьяковская галерея
