
Родился в казачьей семье. Первоначальное художественное образование получил у отца-иконописца. Пройдя воинскую службу, занимался религиозной живописью в традициях украинского барокко [«Богоматерь с младенцем» (вероятно, из икон для миргородской Троицкой церкви), 1784, Музей украинского искусства, Киев]. В 1787 написал аллегорические композиции для торжественного оформления пути Екатерины II в Крым (не сохранились), после чего переселился в Санкт-Петербург, где был принят в доме Н. А. Львова; сблизился с выдающимися интеллектуалами того времени (помимо самого Львова, с В. В. Капнистом, Г. Р. Державиным, Н. И. Хемницером). Совершенствует мастерство, с 1792 занимаясь у австрийского живописца И. Б. Лампи-отца и пользуясь советами Д. Г. Левицкого.
Активно претворяет опыт барочного искусства в религиозных заказах (живопись иконостасов Борисоглебского собора в Торжке, 1790-92, и Иосифовского собора в Могилеве, 1793-94; сохранилась лишь частично). В ранний петербургский период создает много миниатюрных портретов, обычно написанных маслом, но подражающих эмалевой живописи («В. В. Капнист», начало 1790-х, Русский музей), а также малоформатных портретных картинок, близких по стилю к миниатюре («Г. Р. Державин», 1795; «Торжковская крестьянка Христинья», ок. 1795; обе — Третьяковская галерея).
Характерная для этих образов лирическая задушевность, внимание к частной, «естественной» жизни человека свойственны и некоторым парадным его портретам (прежде всего, знаменитому портрету Екатерины II (1794, Третьяковская галерея), изображенной в домашнем платье на прогулке в царскосельском парке). Переливчатые, нежные цветовые гаммы органично связывают фигуры с пейзажным фоном. Кисть мастера не столько заостряет индивидуальные черты, сколько отмечает общие свойства просветленной, облагороженной человеческой натуры, благодаря чему большинство его персонажей, в особенности женских, кажется связанным неким фамильным родством. Среди типичных работ этого периода — портреты Н. И. Куракиной (1795), Е. Н. Арсеньевой (1796, оба — Русский музей), М. И. Лопухиной (1797, Третьяковская галерея). Хрупкая, мечтательная красота последнего портрета век спустя вдохновила Я. П. Полонского («Она давно прошла — и нет уже тех глаз,/ И той улыбки нет, что молча выражали/ Страданье — тень любви, и мысли — тень печали.../ Но красоту ее Боровиковский спас («К портрету М. И.Лопухиной», 1885).
Активно претворяет опыт барочного искусства в религиозных заказах (живопись иконостасов Борисоглебского собора в Торжке, 1790-92, и Иосифовского собора в Могилеве, 1793-94; сохранилась лишь частично). В ранний петербургский период создает много миниатюрных портретов, обычно написанных маслом, но подражающих эмалевой живописи («В. В. Капнист», начало 1790-х, Русский музей), а также малоформатных портретных картинок, близких по стилю к миниатюре («Г. Р. Державин», 1795; «Торжковская крестьянка Христинья», ок. 1795; обе — Третьяковская галерея).
Характерная для этих образов лирическая задушевность, внимание к частной, «естественной» жизни человека свойственны и некоторым парадным его портретам (прежде всего, знаменитому портрету Екатерины II (1794, Третьяковская галерея), изображенной в домашнем платье на прогулке в царскосельском парке). Переливчатые, нежные цветовые гаммы органично связывают фигуры с пейзажным фоном. Кисть мастера не столько заостряет индивидуальные черты, сколько отмечает общие свойства просветленной, облагороженной человеческой натуры, благодаря чему большинство его персонажей, в особенности женских, кажется связанным неким фамильным родством. Среди типичных работ этого периода — портреты Н. И. Куракиной (1795), Е. Н. Арсеньевой (1796, оба — Русский музей), М. И. Лопухиной (1797, Третьяковская галерея). Хрупкая, мечтательная красота последнего портрета век спустя вдохновила Я. П. Полонского («Она давно прошла — и нет уже тех глаз,/ И той улыбки нет, что молча выражали/ Страданье — тень любви, и мысли — тень печали.../ Но красоту ее Боровиковский спас («К портрету М. И.Лопухиной», 1885).
Даже в более официозных образах Боровиковского живописная риторика предстает не блеском тщеславия, но выражением человеческого достоинства как такового; примером может служить портрет А. Б. Куракина (1801-02, Третьяковская галерея), в жизни чваного «павлина», как его звали современники. К числу самых эффектных работ мастера принадлежит портрет Павла I в коронационном одеянии (1800, Русский музей). Активное, героическое начало, предвосхищающее романтизм, четко проступает в портрете генерала Ф. А. Боровского (1799, там же). Прежняя воздушная дымка уступает более контрастным цветовым созвучиям в картине «Сестры А. Г. и В. Г. Гагарины» (1802); возрастает волевая собранность характеров («Неизвестная в тюрбане» (возможно, писательница Ж. де Сталь, 1812; оба — в Третьяковской галерее). В 1810-х годах Боровиковский пишет все больше групповых портретов, сводящих воедино разные поколения («А. И. Безбородко с дочерьми», 1803, Русский музей). В 1804-11 создает ряд колористически напряженных религиозных образов для Казанского собора в Санкт-Петербурге. Напротив, в поздних светских работах проявляется жесткость, суховатая педантичность манеры.
В поздний период Боровиковский активно занимается преподаванием, организовав у себя дома нечто вроде частной школы (среди его учеников был А. Г. Венецианов).
Принадлежит к числу наиболее пленительных созданий кисти Боровиковского. Хотя в нем чувствуются отзвуки влияния рококо, жизненная правда в изображении модели выводит его за рамки этого стиля и является не только частной особенностью, но и отличительной чертой всей русской школы портрета 18 века. На картине представлена не светская дама, а живая веселая девушка с чуть вздернутым носиком, в кокетливой соломенной шляпке, которую она украсила колосьями, с очаровательной грацией движения, задорным взгядом и насмешливой улыбкой. Образ Арсеньевой, как и многие другие в творчестве Боровиковского, отвечает представлениям поэтического идеала того времени. простота костюма, естественная живость позы, мотив природы, гармонически связанный с образом юной женщины, призваны характеризовать непосредственность ее здоровой натуры. Своенравие кокетства сочетается в ней с добротой, чуть насмешливое высокомерие с приветливостью и жизнерадостностью. В этом соединении разнообразных черт ее характера с особым проникновенным лиризмом и душевной теплотой отношения художника к своей модели кроется необыкновенное очарование портрета. Ощещение нежности ее облика усиливается благодаря жемчужно-серым, голубоватым и розовым тонам колорита и легкой пепельной дымке, скрадывающей четкость очертаний и придающей всему изображению оттенок мечтательной поэтичности.







Комментариев нет:
Отправить комментарий