Открытки с репродукциями: Борис Михайлович Кустодиев (продолжение)

суббота, 12 января 2008 г.

Борис Михайлович Кустодиев (продолжение)

ИЗВОЗЧИК В ТРАКТИРЕ. 1920 г.

Весь век в пути, и вот короткая передышка. Чай с баранками в придорожном трактире. А за окном уже ждут лошади, ждет дорога. Извозчик грустит. О чем задумался, детина? О том ли, что дома заждалась, истосковалась жена? О том ли, что бесконечно долог путь и унизительно обращение сытых седоков, и тупы шутки пьяных купчиков?

КУПЧИХА НА ПРОГУЛКЕ. 1920 г.

Лишь издали осмеливаются любоваться дородной красотой купеческой матроны. У этой уездной властительницы королевская осанка. Но предметом поклонения оказываются не только румяные щеки и пышная фигура, а еще и кошель, полный монет, лавка, полная товаров, сундуки, полные добра.

СУНДУЧНИК. 1920 г.

Тут ему на рынке и стол и дом. И эти сундуки, предназначенные для чужого добра, помогут ему наполнить его собственный. Так он и сидит целый день, степенный и прижимистый стяжатель.

КУПЕЦ. 1920 г.

Уверенно оперся он руками о колени, уверенно выставлен вперед обтянутый белым жилетом живот, увешанный золотыми цепочками и ключами, уверенно глядит острый и спокойный глаз хищника из-под изогнутой купеческой брови.

БУЛОЧНИК. 1920 г.

У веселого владельца кондитерской лавки и залихватских усиков дела, по-видимому, идут хорошо. Румяный и свежий, как собственные изделия, этот франтоватый торговец оказывается лучшей рекламой для своего заведения. Этакая олицетворенная торговля кренделями и кулебяками.

ТРАКТИРЩИК. 1920 г.

В размерах сравнится со своим самоваром. Руки скрыты стойкой, у него есть основания прятать свои паучьи лапы, в которых билась не одна заблудшая душа. Разбойничий взгляд, алчное лицо подсказывают определения «мироед», «кровопийца».

ТАТАРИН-ТОРГОВЕЦ. 1920 г.

Такие живописные фигуры часто попадались на улочках провинциальных городов в те времена, когда не было ни универсальных магазинов, ни автотранспортных контор по перевозкам. Гортанная речь, быстрый взгляд раскосых глаз, а на плече — ковры, пленяющие провинциалок восточной роскошью расцветок

ЖИВОПИСЕЦ ВЫВЕСОК. 1920 г.

Краснеет нос от холода и оттого, что по вечерам его владелец засиживается в трактире, предавая забвению бесприютную нищету. А он все рисует аппетитную снедь, желтые сыры и красные колбасы, такие, что хочется иногда отложить кисть и протянуть к ним руку.

ПОЛОВОЙ. 1920 г.

Это сама услужливость — готов по первому зову посетителя; сама стремительность — развеваются на ходу кисти от пояса нарядной рубахи, развевается рушник, развевается щегольской чуб; сама ловкость — три чайника в одной руке. Этот бравый парень — совершенное воплощение лакейских добродетелей.

СТРАННИК. 1920 г.

Сколько их было таких, вымерявших ногами всю Русь в поисках «божьей правды»! Нашел ли ее этот? Вот он сидит, усталый плешивый слепец с таким же смутным ликом, как у Спаса на иконе. За спиной неведомый его глазам простор, а перед ним лукошко, в которое падают медяки — дань его убогой праведности.

КАРУСЕЛЬ. 1920г.

На рисунке только одна пара, выхваченная на миг из праздничной сутолоки. Но по виду лихого гармониста и девушки, приникшей к его крепким плечам, можно угадать все остальное: пеструю толпу, балаганы, и коней, которых держат цыгане, и гроздья воздушных шаров, и раскрасневшихся хмельных парней. Все — праздник, все — карусель. Этим молодым людям еще неведомы ни кинотеатры, ни дворцы культуры, но они привлекательны и для современного зрителя потому, что художник запечатлел извечные свойства русской души: удаль и жизнерадостность.ь

ЛИХАЧ. 1920 г.

А этот не тужит. Кто, в самом деле, не сядет к такому молодцу, к такому бравому, белозубому, разлюбезному кучеру? Сани удобны, под медвежьей полостью тепло, блестит след от полозьев, блестят маковки приближающихся церквей. Но в этой жизнерадостности есть профессиональный расчет. За радушную улыбку будет хорошо заплачено. Расщедрится какой-нибудь толстосум, завороженный быстрой ездой, и даст лишний рубль.

В ложе. Государственная Третьяковская галерея